— Вы ничего не должны скрывать, — строго взглянув на собеседницу, произнес офицер.— Расскажите мне сей час все начистоту.

Анна покорно опустила голову, а когда подняла глаза, взгляд ее был светлым и чистым.

— Хорошо, я скажу вам все откровенно. С той минуты, когда я узнала, что моя старшая дочь беременна, я нахожусь в таком отчаянии, что способна на все.

— На все?

— На все.

Она вдруг спохватилась.

— Нет-нет, ради бога! Неужели вы думаете, что убийца — это я?

— Ничего я не думаю, только вижу, что вы не в своей тарелке и изо всех сил стараетесь выгородить Гезу Гудулича, которого еще никто ни в чем не обвинил. И который к тому же вовсе не является вашим возлюбленным.

— Вы полагаете, я вам лгу?

— Я полагаю и вижу, что вы способны навлечь на себя подозрение безо всякой вины. Скажите же наконец, что вас так вывело из себя?

Анна Тёре принялась перебирать кончики своей шали, как это делают крестьянские девочки.

— Разве я не сказала? Сказала, все сказала. Когда я узнала, что моя старшая дочь, которая учится в Будапеште, в положении, я пришла в отчаяние… Это означает, что все в нашей семье начинается сначала. История повторяется, и поэтому я готова…

— На все?

— Да. На все.

— Погодите минутку. Когда вы узнали о ее беременности?

— Когда? — Глаза Анны расширились.— Она мне написала. Из ее письма.

— Когда пришло письмо?

— Вчера. Или, может, позавчера.

— Покажите письмо. Оно у вас с собой?

— Нет.

Буриан мог поклясться, что Анна смущена, хотя и старается скрыть это. Он встал и, подойдя к печурке, швырнул туда окурок.

— Поймите меня, прошу вас,— сказала Анна.— Несчастьем всей моей жизни было то, что я поверила троим мужчинам и от каждого из них у меня родился ребенок. Отец Дёзёке, шахтер, был моим женихом, мы собирались пожениться. Младшая моя дочь, Идука, даже носит фамилию своего отца.

— Да, да, я слышал об этом…

— Наверное, от нашего председателя Гудулича. Начиная с третьего класса Ида, постоянно донимала меня вопросами, почему у нее другая фамилия, чем у Эммушки и Дёзёке. «Потому что твой отец жив,— объясняла я,— и у нас даже есть его фотокарточка». С тех пор она молится на ату фотографию как на святыню и очень счастлива, что над пей не насмехаются в школе, как над другими.

Буриан неожиданным движением взял Анну за руку, и она замолчала. Молчал и Буриан.

На пороге комнаты, открыв дверь без стука, возник какой-то человек в сапогах. Увидев знакомую женщину, сидящую в обществе офицера, он тихонько присвистнул и, попятившись, беззвучно закрыл дверь.

— О чем вы собираетесь мне рассказывать? О том, как познакомились с Гудуличем, или о происхождении Своей младшей дочери?

Анна выдернула руку, из руки Буриана.

— Что мне ответить на это?

— Не отвечайте ничего.

— Если бы не Геза Гудулич, меня давно не было бы в живых. Можете мне поверить!

— Вы легко воспламеняетесь, Анна.

— А вам известно, что говорили обо мне, когда я подала заявление о приеме в члены кооператива? «Эта Анна Тёре три раза уходила из села и каждый раз возвращалась с новым ребеночком».

— Вам не следует все время об этом думать…

— Все собрание восстало против меня. Один только дядюшка Геза встал на мою защиту.

— Дядюшка?

— Другие тоже его так называют. И если кто-нибудь заслуживает благодарности, так это он. А у него из-за меня одни неприятности! Вот и жена от него ушла из-за меня. Взревновала и ушла.

— Ну, если вам верить, после вчерашней ночи для этого есть основания. Не так ли?

— Так, конечно… И я всегда буду стоять за Гезу Гудулича. Если нужно, и присягну.

— Всегда?

— Всегда.

— И во всем?

— Во всем. Потому что я знаю, он этого достоин. Разве он обязан был меня защищать? Да ни капельки. А он сделал это перед всем селом. Я никому и никогда не рассказывала об этом. А вот вам рассказала. Расскажу и о том, как появилась на свет Идука. Ее отец был старшим лейтенантом, как и вы. Одна только Дитер знает эту историю, больше никто.

— Кто такая Дитер?

— Жена Йожефа Дитера, моя напарница, мы с ней работаем на винограднике. Дядюшка Геза нарочно поставил нас вместе, чтобы на селе не трепали попусту языками. Он сказал: «У Дитер семеро детей, она женщина честная и справедливая. Когда-то в одном классе училась с этой потаскушкой».

— Так и сказал — «потаскушкой»?

— Нет, конечно. Это я так сказала. А он выразился иначе, с самым добрым намерением: «С той, на которую понапрасну указывают пальцами». Так что же, рассказать вам про Идуку?

18

— В каких отношениях ты был с покойным?

— В каких? Еще позавчера я влепил ему пару пощечин.

— У тебя, наверное, красивая жена, Руди.

— Да, пожалуй. Она давно мне очень нравилась, еще, когда мы и не поженились.

— Старая любовь?

— Угу.

— Кто бы мог подумать!

Оба рассмеялись. Ведь они знали, о чем вспомнил каждый в эту минуту. Кёвеш не возражал против дружеского тона, и это подбодрило Гудулича продолжить разговор:

— Я уверен, она блондинка.

— Ну, во всяком случае, светлая.

Гудулич вспомнил историю одного своего знакомства еще в далекие юные годы.

— Я уже рассказывал, что учился на кожевника. Был у меня приятель пекарь. Звали его Карой. Карой Халмади.

— Уж не тот ли Халмади, что живет на хуторе и возит молоко?

— Он самый.

— Странно, он не обмолвился об этом ни словом.

— Разумеется, потому что теперь мы в ссоре.

— И давно ли?

— Подожди, дай рассказать по порядку. Так вот, мы вместе ходили в ремесленную школу. Карой тогда уже был влюблен, а я еще и посматривать на девушек не смел. В одно воскресенье он показал мне ту, к которой питал пламенные чувства. Ее звали Юлишка Гоор. Карой познакомил меня с ней перед началом киносеанса. У меня даже дух захватило, так понравилась эта Юлишка. Жила она на хуторе, у родителей. И надо же было случиться — так уж мне повезло,— что в ту зиму мой хозяин отправил меня на целых полторы недели чинить сбрую на этот богатый хутор. В то время я уже считался мастером своего дела, к весне должен был получить диплом. Высмотрел я Юлишку и на третий день окликнул. Говорю ей: «Будь моей женой». Что она мне ответила — никогда не отгадаешь! «Ты не знаешь моей матушки!. Ты безродный, подкидыш, а она хочет выдать меня за хозяйского сынка. Тебя даже на порог к нам не пустит!» — «Ну а твой отец?» — «Он у нас верующий, не от мира сего,— ответила Юлишка.— Земные дела его не интересуют».

— Но потом ты все-таки женился на Юлишке! — прервал его майор.

— Женился. Но когда? — Гудулич глубоко вздохнул, собираясь продолжать.

Кёвеш остановился и, взяв его за плечи, повернул к себе лицом.

— Ну, парень, и разговорчив же ты стал. Просто велеречив. Никогда бы не подумал, что без передышки ты можешь выложить целую историю. Что с тобой сделалось за это время, пока мы не виделись? Или это у тебя от радости, что мы встретились?

— Еще чего! Ведь мы расстались в ссоре.

Майор громко расхохотался. Он хохотал, а Гудулич смотрел на него во все глаза.

От радости, что встретились? Да он, собственно, никогда и не думал о Кёвеше. А если и вспоминал, то все реже и реже. Ему даже в голову не приходило, что они когда-нибудь встретятся.

«Ни разу я не слыхал этого слова — «велеречив»,— подумал Гудулич.— Но сразу понял, что Кёвеш имеет в виду. Верно, голос у меня сейчас не тот, что прежде. А почему? Потому что я боюсь. Дрожу как осиновый лист с прошлой ночи. Если по правде, пожалуй, с утра, но чувствую себя так, словно ни на минуту не сомкнул глаз.

И с самого утра меня что-то гнетет. А тут еще вторую неделю в роли соломенного вдовца находишься, жена сбежала. И, наконец, еще сюрприз-Кёвеш. Что ни говори, а эта неожиданная встреча с ним что-то значит. Помнится, я влепил ему оплеуху за Беттику. Ясно как день, что, когда начнется следствие, вы и меня потянете. Это уж как пить дать. Очень может быть, милый Руди, что ты уже знаешь кое-что. Не случайно же ты оказался в наших краях. Нет, не зря предупредила меня Бёжике, чтобы я смотрел в оба. Ты так внимательно слушал мой рассказ, как будто тебе уже известно, и то, кого я вез вчера ночью на заднем сиденье мотоцикла. Но позволь, я ведь никому и не заикнулся о своей ночной поездке! А Давид Шайго? Ужас какой-то! Трудно поверить, что он убит. Откуда, спрашивается, взяться спокойствию, если я сегодня еще даже не заглянул в контору, а служебную почту привозят ежедневно и по праздникам тоже? Хорош председатель, только сейчас об этом вспомнил! Но главное не в этом. Главное, что мне ни до чего нет никакого дела. Ни до чего. Анна заявила, что Эммушка дома не появлялась… Когда узнала про Давида. Ладно, все хорошо, дядюшка Геза. Эмма приехала поздно вечером, ее никто не видел, даже соседи. Так-так…»